Египетский манускрипт - Страница 89

Предстояло нанести визит бельгийцу, так что Яша собирался наладить с Николкой связь с помощью оставленных Олегом Ивановичем раций. Иностранный злодей уже успел доказать, что крови он не боится, – а значит, пусть за каждым твоим шагом следит добрый друг, готовый, если надо, прийти на помощь.

Но на деле это оказалось не так просто. Привыкнув к мысли о всемогуществе техники двадцать первого века, Яша и мысли не допускал, что у нее могут быть хоть какие-то ограничения. Спасибо Николке, который изучил приложенную к приборчикам инструкцию; правда, многого из того, что там было написано, он не понял, но главное уловил.

Дальность работы в городе – 3–5 км.

Дальность работы в лесу – до 10 км.

Николка пересчитал километры в привычные версты, и мальчики приуныли. Выходило, что рации будут работать всего-то версты на две, может, на четыре – да и то если позволят загадочные «условия приема». А от Перловки до Хитрова рынка, куда, собственно, и собирался Яков, никак не меньше десяти верст.

Оставалось одно: в условленное время Николка приезжает в Москву и находит место, откуда они с Яшей будут слышать друг друга. И дальше – «действует по обстановке»: еще один заимствованный из будущего оборот речи.

Что ж, решено; мальчики условились и о времени «выхода в эфир», и об особых словах – на случай, если придется говорить при посторонних. Так, Дрона договорились именовать «дылдой», Геннадия – «очкариком», а бомбиста Лопаткина после недолгого спора было решено оставить «студентом».

Вечерело; Яков трясся в вагончике дачного поезда и обдумывал планы на завтрашний день. Главное – это, конечно, поиски бельгийца; молодой человек не сомневался, что студент Лопаткин в самом скором времени выйдет на связь со своим заграничным покровителем. Колеса «пфлуговского» вагончика усыпляюще стучали на стыках рельсов, и Яша, пристроившись в углу деревянной скамьи, задремал.

Комментатор старался вовсю: «Благодарим всех участников фестиваля «Времена и Эпохи – 2014» за великолепное зрелище, напомнившее нам, москвичам, о столетнем юбилее грозных событий начала двадцатого века, о Первой мировой войне; о славе русского оружия и о патриотическом духе наших дней!»

По рядам реконструкторов прокатилось слитное «ура»; старались все: и русские пехотинцы в гимнастерках цвета хаки, и немцы в фельдграу, и стоящие на фланге сумские гусары – белорусский клуб, чья эффектная сабельная атака, вслед за трещавшим пулеметами «Остином», завершила потешную баталию.

Корф сидел на тонконогом гнедом коне; животное нервно прядало ушами после каждой волны приветственного клича. После третьего «ура» барон вырвал из ножен палаш, вскинул его в приветственном салюте. Ряды опять взревели, а барон, чуть помедлив, опустил руку, держа палаш наотлет, и поднял коня на роскошную вертикальную свечку, заставив на несколько секунд замереть в этой позе.

Теперь взревели и трибуны: зрители, окружавшие поле, неистово приветствовали барона. Вокруг Корфа, превратившегося на миг в конную статую, жужжал маленький квадрокоптер телевизионщиков, но барон не обращал никакого внимания на мудреный аппарат: в глазах его проходили по Царскосельскому плацу ряды Конной гвардии и преображенцы…

– А ведь хорош! – Уланович, бессменный руководитель одного из известнейших клубов исторической реконструкции «Литовский уланский полк», восторженно подтолкнул Каретникова локтем. – И где вы, батенька, откопали эдакого молодца! Удивительно, однако, как это мы его раньше не приметили…

Матвей Петрович привел Корфа к кавалеристам, готовившим лошадей для предстоящей баталии, примерно за полчаса до ее начала. На плац-театр уже подтягивались нестройные колонны пехоты, фыркали моторами броневики; однако же кавалерия, чей выход был запланирован лишь под конец выступления, пока не торопилась.

Увидев лошадей, барон приободрился: механические и градостроительные чудеса, которых он вдоволь насмотрелся за последние три с половиной часа (Ромка вез Корфа в Коломенское на такси, и барон всю дорогу не отрывался от окна), уже порядком его утомили. Так что он искренне обрадовался и лошадям и людям в непривычной его глазу военной форме, с саблями на портупеях; и родным до боли запахам навоза и лошадиного пота, пропитавшим мундиры этих потешных, но все же таких серьезных кавалеристов.

Больше всего Ромка боялся, что барон в такой ситуации поведет себя высокомерно, – в самом деле как еще конногвардейцу, аристократу, кавалеристу до мозга костей реагировать на этих «конников выходного дня», нацепивших царские мундиры на потеху зрителям? К счастью, он ошибся. Корфу хватило такта понять, что люди, предающиеся этому странному, на его взгляд, занятию, на самом деле горячо увлечены своим делом. А если они сидят в седле не так, как это подобает чинам регулярной русской кавалерии, – так это вполне простительно для тех, чья жизнь проходит в окружении мудреных механизмов.

Реконструкторы окружили Корфа плотным кольцом; мундир и амуниция барона вызвали у них совершеннейший восторг. Не обошли вниманием и Ромку – особенно любителей военной истории порадовала винтовка Крнка. Ее передавали из рук в руки; клацали затвором, вскидывали к плечу. А молодой человек с ужасом думал о том, что не успел выбросить из подсумков боевые патроны; подполковник, в точности выполняя просьбу барона, прислал полное оснащение нижнего чина Троицко-Сергиевского резервного батальона, включая сюда и положенные по уставу огнеприпасы. Ромка обнаружил их уже здесь, в Коломенском, когда принялся прилаживать на себя амуницию, – и покрылся холодным потом, вспомнив, как вежливые полицейские пропустили их, как участников шоу, мимо рамок металлоискателей. А что было бы, прояви они бдительность?