Опять заскрипело, залязгало – поезд тормозил.
– Харьков, господа пассажиры! – раздалось по вагону. – Поезд стоит тридцать минут.
– Ну вот. – Олег Иванович поднялся, складывая газету. – Уже и Харьков. До Москвы осталось всего-то верст пятьсот. Пошли буфет, что ли, поищем?
– Так. Надеюсь, вы понимаете всю серьезность своего положения, господин Стрейкер?
Геннадий нарочно начал разговор – какой разговор? допрос! – с эдакой киношной фразы. Собеседник все равно фильмов не смотрел, а высокопарный стиль старых детективов помогал вождю БПД настроиться на подходящий лад.
– Не буду скрывать, мы еще не решили, как с вами поступить. И выбор этот будет во многом зависеть от того, что вы сейчас нам скажете.
Сидящий на подоконнике Дрон плотоядно ухмыльнулся. Он тоже вовсю работал на образ – эдакий брутальный громила, готовый выполнить любой, самый бесчеловечный приказ дознавателя.
Пленник, впрочем, держался неплохо.
– Простите, не понимаю, чем вызвано столь бесцеремонное обращение со мной, – со всем достоинством, которое только было возможно в его положении, ответил бельгиец. Мешала разбитая распухшая губа – из-за нее он как бы пришепетывал. – Если я совершил какое-то преступление – что ж, сдайте меня в полицию, я не против!
– Ах он не против! – Дрон вскочил с подоконника и, схватив пленника за волосы, задрал ему голову. – В глаза смотри, сволочь! Не против, говоришь? А если я тебе сейчас глазик вырежу – будешь против?
– Погоди ты, – с досадой сказал Геннадий. – Я полагаю, наш гость и сам понимает, что сморозил глупость.
Бельгиец попытался отодвинуться от разъяренного Дрона как можно дальше; получилось не очень – ноги и руки были плотно примотаны к креслу скотчем.
На этот раз Геннадий заговорил несколько мягче:
– Надеюсь, господин Стрейкер, вы не станете вынуждать нас прибегать… хм… к негуманным методам? Вам всего лишь следует ответить на несколько вопросов. Готовы?
Пленник демонстративно сплюнул и пожал плечами – понимайте как хотите. Геннадий усмехнулся:
– Что ж, попробуем. Зачем вам понадобился доцент Евсеин, которого вы упрятали в психиатрическую клинику?
– Я не знаю никакого доцента, – ответил Стрейкер. – И вообще, насколько мне известно, по законам Российской империи, похищение считается тяжким прес…
Бац! Кулак смачно влепился в солнечное сплетение бельгийца. Пленник закашлялся, попытался согнуться – мешал скотч.
– Дай я его порежу, Ген! – кровожадно потребовал Дрон. – Он у меня ответит за Вальку, падла! Законы ему… а как людей валить – так на законы, значит, накласть? Ах ты, петух гамбургский…
Возразить на это было нечего. Выскочив из неприметного сарайчика, приткнувшегося к боковой стене дома Румянцева, куда вел тайный лаз, бельгиец налетел на пролетку с бойцами Бригады. Узнали его мгновенно – приметный шрам, расссекающий правую бровь, издали бросался в глаза, да и Лопаткин точно описал новый облик своего нанимателя. Дрон коршуном ринулся на бельгийца с козел, но все испортил Валя, тоже решивший поучаствовать в силовом задержании. Это оказалось ошибкой, причем роковой: бельгиец встретил студента-философа двумя пулями из карманного «дерринджера», точно такого же, как тот, что подобрал в «Сибири» Ромка. Но этот первый успех оказался и последним; ботинок Дрона в высоком махе влетел злодею в челюсть, едва ее не сломав. Скрученного бельгийца бросили в пролетку, под ноги и прикрыли рогожей; ошалевший от страха кучер гнал в сторону Котельников, а сидевший рядом Дрон тыкал беднягу стволом в бок и рычал: «Только попробуй вилять, гнида, порву!»
Вечерний сумрак скрыл это безобразие от городовых – до Гороховской долетели в считаные минуты. Связанного Стрейкера кулем зашвырнули в портал. Геннадий уже не заикался ни о каких мерах предосторожности – не до того. Потрепанная «Королла» Олега стояла на другой стороне улицы; утрамбовав пленника на заднее сиденье, Бригада в полном составе втиснулась в «японку» и рванула прочь.
Только по прибытии на место – на дачу Геннадия, в пяти километрах от Апрелевки – стремительность событий стала медленно отпускать ребят. Постепенно доходило, каких дров они наломали: пробитое пулями тело Валентина (как ни торопился Дрон, он все же успел убедиться – да, мертв, мертвее не бывает) осталось на Хитровом рынке; таинственный бельгиец, за которым Корф со товарищи безуспешно гонялись по всей Москве, конечно, схвачен – только вот доставлен не в «Ад» и не в какое-нибудь укромное местечко по ту сторону портала, а сюда, в двадцать первый век. И, конечно, по дороге он успел разглядеть кое-что, чего видеть ему никак не следовало.
Ни Геннадий, ни Дрон не могли сказать, с какого перепугу они, собственно, накинулись на бельгийца – ехали-то, собственно, для беседы с Яшей. А с бельгийцем, наоборот, собирались поговорить и, чем черт не шутит, найти общие интересы. Дрон потом оправдывался, что спрыгнул с козел, чтобы помочь Стрейкеру; это козел Валька все испортил – кинулся вперед и…
В общем, нервы не выдержали. И вместо благожелательно настроенного партнера у них на руках теперь избитый в кровь пленник. Одно утешало – закидывая бельгийца в пролетку, Дрон прихватил и его саквояж. И о дефиците царской валюты можно надолго забыть – он оказался набит стопками разносортных купюр, среди которых нашлась и солидная пачка беловатых фунтов.
Что делать дальше, Геннадий не представлял, а потому – импровизировал и тянул время, разыгрывая вместо допроса комедию. Но долго это продолжаться не могло.